«Зачем хорошему человеку шагомер?»

Когда мы беседуем о демократии, гласности и других ингредиентах распрекрасной жизни, не следует забывать о таком весьма человеческом факторе, как самоутверждение мелкого человека, какую бы должность он не занимал, и каким бы кирпичом не размахивал. Годы и десятилетия воспитали в нем особенное послушание: он станет тем, кем прикажут. Прикажут демократом – станет демократом. А хоть – либералом, какая разница. Он даже толком не знает, что это такое, и знать не хочет. Он знает только то, что помимо казны не самоутвердишься, помимо казны не оторвешь свой кусок. А в каком качестве он будет махать своим кирпичом – в качестве ли демократа, либерала или пролетария всех стран, – ему все равно.

Он прекрасно знает, что делает. Опыт питает его уверенностью, что так и надо.

А процесс демократизации общества состоит, между прочим, и в том, что так – не надо. Надо создавать иной опыт бытия. И это, как говорят глубокие философы – забота общая.

* * *

Никого не удается так легко обманывать, как тех, кто хочет быть обманутым. Люди этой страны издавна приспособлены получать лапшу на уши.

Когда им говорили, что завтра будет дождь – они скребли в затылках: или будет, или не будет. Но когда им сказали, что завтра будет коммунизм – они аж засветились. Это происходит от того, что в случае дождя надо было подумать о крыше, а в случае коммунизма ни о чем думать не надо было. Нишкни и делай, что велят. И будет коммунизм. А потом – социализм. А потом – развитой социализм. А потом – ускорение. А потом – перестройка. А потом – демократия. А теперь вот – рынок.

Если бы враги не мешали – все бы сбылось. Коммунизм мешали городить белогвардейцы, социализм – империалисты, развитой социализм – космополиты, ускорение – бюрократы, демократию – демократы. Теперь рынок мешают ладить спекулянты. Все-то они чего-то хотят купить и продать. Купить они, конечно, хотят милицию, а продать они, конечно, хотят Россию.

Беда явилась, когда людям этой страны стали говорить правду. Когда им сказали, что коммунизм, социализм – чистая туфта, они обиделись. Они обиделись, потому что угроза жить собственным умом оказалась весьма нешуточной. Нишкнуть и делать что велят уже было нескладно…

* * *

Идеи правят миром, Гегель прав. Но всякий раз, для того чтобы возникла идея, человечеству приходится пребольно стукаться физиономией о несъедобные предметы своей предыдущей бодрой деятельности. Это называется - критика действительности. Самый дорогостоящий и – увы – самый неизбежный род критики…

* * *

Старики помнят, как в свое время приказано было разводить цыплят в свете учения о языкознании. Ни цыплят, ни языкознания. Зато головы летели исправно. Боялись задуматься над этим бредом. В свете так в свете. Не во тьме же…

Старинный заскорузлый страх, религиозное поклонение догме, схеме, заплесневелому указанию – в этом суть сегодняшнего сопротивления.

* * *

Пушкин не воспевал техники, несмотря на то что в его время паровой бум вознес суетную гордыню цивилизации до небывалых высей. Пушкин пел добрую волю. Может быть, потому, что он был гений.

* * *

…Преимущество читателя перед сочинителем очевидно: литератор старается изо всех сил рассмешить публику, а публика безо всяких усилий смешит литераторов.

Но – странное дело – в памяти людской – застревает не тот сочинитель, который смешил людей, а тот, кого смешили люди…

* * *

Мы строим свои гипотезы из того материала, которым располагаем. Модель наступающего дня есть всего-навсего день сегодняшний, из которого вычеркнуты досадные неудобства. Будущее прекрасно хотя бы тем, что в нем, как нам представляется, еще не совершено ни одной ошибки…

* * *

Худо чего-то мне с утра. Зябну.

Заскочил друг-приятель проведать.

- Сегодня прошел двенадцать тысяч шагов! – заявил с порога и сунул мне под нос кругленький хромированный шагомер.

Показуха все это. Ничего не делаем, чтоб не на показ. Даже гуляем. Ну зачем хорошему человеку шагомер?

* * *

Разрушать, чтобы созидать, – есть основа мышления, отличного от логического.

Самым действенным призывом к созиданию оказался призыв – разрушать леса для строительства, реки для электростанций, горы для туннелей, степи для полей. Насильственное внедрение в организм природы, преклонение перед техникой как перед инструментом силы создало иллюзию независимости от природы.

* * *

Жестокость отворяет кровь. Поначалу – малую, потом – большую, потом – великую. А великую кровь не унять, покуда не вытечет.

…Жестокость не знает идей. Признанная и установленная однажды, она не может не стать адской машиной, она не может не обладать исполинской силой, она не может не пользоваться методами Средневековья и не фабриковать клевету.

* * *

После драки кулаками не машут. (Тем не менее стихотворец пропел: давайте после драки помашем кулаками. И что ему неймется?) Если махать кулаками после драки, начнется драка новая.

* * *

Мужество – это умение увидеть реальность такой, какая она есть.

* * *

Когда мы покончим с сиюминутной выгодой в литературе, искусстве, во всех отраслях жизни?

Потому что сиюминутная выгода, чего бы она ни касалась, всегда рваческая, всегда налетческая, в ней всегда присутствует какой-то мошеннический уголовный привесок.

Один умный человек на вопрос, что бы он сделал, если бы был царем, подумал и сказал:

- Спер бы сто рублей и – убег.

У него было мышление временщика.

* * *

Есть две правды – наша правда и не наша правда – сказано это было давно. Но никто никогда не говорил:

- Есть две лжи – наша ложь и не наша ложь.

Собственно, «не наша ложь» существует. А «нашей лжи» – ни-ни, нету. Значит, так – наша правда, а не наша – и правда и ложь. Явное обеднение нашей правды, потому что правда противостоит лжи.

Я не склонен впадать ни в объективизм, ни во вселенский гуманизм. Мне это даже не интересно. Я вам не Эразм Роттердамский. Мне бы разобраться в текущих вопросах. Меня интересует простой вопрос: есть две лжи или нету?

Кошка хочет скушать снегиря. Это ее правда. Снегирь не хочет, чтобы его кушали. Это – его правда. Грач отстал от стаи по каким-то своим интимным соображениям. Может быть, он видит в этом свою правду…

Черт возьми, а где же ложь?

* * *

Воспитание человеческих чувств играет большую роль в подготовке самостоятельности, чем даже груз формальных знаний.

* * *

Понятие правды. Социология должна говорить правду, только правду и единственную правду, как перед судом истории.

* * *

Ни образование, ни происхождение не дают социального примирения, а дают его только границы нравственных понятий: что можно и чего нельзя ни при каких обстоятельствах, даже во вред себе.

* * *

Референдум насчет частной собственности. Большинство (не только у нас) будет против. Большинство неконкурентоспособно. Война с частной собственностью увлекала не только романтиков, но (гл. образом) высокоумных мыслителей – и Гейне, и Шоу, и Франса, и Эйнштейна. Их поддерживали «массы». Они видели все горе в «эксплуатации». В России это приняло форму государственного бандитизма.

* * *

Торговля отражает затейливость фантазии. А что, если смешать апельсин с малиной? Рискнул. Пошло. То же самое с любым видом услуг или товаров. План гарантирует убогую жизнь.

Рынок ничего не гарантирует. Его гарантии в самой природе.

* * *

Хорошо ли брать взятки?

Я как-то беседовал на эту тему с одним знающим лицом.

- Как вам сказать, – говорит, – большие хорошо, маленькие плохо.

- Почему?

- Скорее попадешься.

И действительно – что стоит за маленькой взяткой? Трусость, суетливость, мелочность, постоянное опасение: разоблачат. Увидят новую тачку – непременно разоблачат. Упекут. Устроят показательный процесс – выездную сессию в полуподвале домоуправления.

- А за большой?

- А за большой стоит армия и флот. Большая взятка – это косвенный налог на государственный бюджет, произведенный под сенью самого государства государственным же чиновником. Без прикрытия государства большую взятку не взять.

* * *

Жизнь достаточно продолжительна, чтобы успеть исправить ошибки. Но недостаточно коротка, чтобы не успеть наделать новых.

* * *

Граница нравственности – это добровольная клетка для цивилизованных людей.

* * *

Каждый чиновник, достигший молочно-восковой спелости, знает, что есть время собирать камни и есть время класть их за пазуху.

* * *

Писатель не несет ответственности за поведение своих героев. Мысль, разумеется, спорная, но что поделать, если действительно не несет.

* * *

Чиновник хочет быть красивым. Он хочет видеть себя любимым, грамотным и обаятельным. Где-то в глубине души он чувствует свою никчемность. И поэтому хочет, чтоб его все время уверяли, что без него земля остановится…

* * *

…Нелепые идеи уносят миллионы жизней. В пасть несуществующих химер кидают миллионы судеб. Никакая холера, никакая чума никогда не уносила столько жизней, сколько очередная идиотская кровавая блажь фанатиков, проповедующая свою «любовь к народу», свое «юбер аллес» и свое «обострение классовой борьбы».

Саморегулировка, ничего не поделаешь.

* * *

Люди кричат, когда не умеют убедить. Кричат, когда не умеют спросить, кричат, когда не умеют сказать. Крик – это наивное преувеличение своих сил. Это желание напугать своей значительностью, которой просто нет.

* * *

Все, что начинается, начинается с начала, и в этом Начале лежит исток огорчений и радостей, заблуждений и побед.

И только одна Природа не ведает ни поисков, ни заблуждений. Она как будто заранее знает, куда приведет ее начатый путь. И только тот, кто идет за нею, приходит к истине.

* * *

…Звонит один писатель другому.

- Федор Михайлович? Лев Николаевич беспокоит… Ну – как?

- Все путем. Роман закончил…

- Иди ты! Поздравляю… Как название?

- «Идиот».

- Ты что – сдурел? Сейчас же переназови! Тебя где-то неправильно поймут!..

…Звонит один писатель другому.

- Лев Николаевич? Федор Михайлович беспокоит. Ну – как?

- Все путем… Сейчас действующее лицо под поезд кинется.

- Задержи! Задержи! Ты подведешь транспортников.

* * *

Никогда домоуправление не сдерживало слова так идеально, как в тех случаях, когда обещало отключить воду. Более того, оно это делало часто без обещаний…

* * *

Эпоха отличается от эпохи не тем, что в ней делают, а тем как делают и чем.

Вечен человеческий дух и вечно человеческое умение. Меняется только инструмент, или, как говорят ученые люди, – производственные отношения.

* * *

В отличие от простых смертных принцы и принцессы рождаются не от любви, а от высоких государственных интересов.

* * *

Есть вечные профессии, свойственные каждому, когда приходит пора отстоять Отечество.

Отечество всегда защищали одинаково – просто разным оружием.

* * *

У восьмидесятилетнего больного старика гораздо больше шансов дожить до ста лет, чем у молодого двадцатилетнего юноши.

Прожитый день основательнее предстоящего, хотя бы тем, что уже был.

Но если мы согласимся с этим непреложным фактом – как мы станем жить дальше?

* * *

Один литератор, как говорится, близкий к диссидентским кругам и очень довольный тем, что некоторые его короткие произведения запрещались, сказал мне, не скрывая удовлетворения:

- Тебя раздолбала радиостанция «Свобода». У тебя есть один фельетон, где ты пишешь «мы верили». Они спрашивают – почему «мы», с кем это ты верил? Никто не верил.

Я почему-то сразу устал.

Я спросил:

- Кто не верил?

Он сказал:

- Ни рабочие, ни крестьяне, ни интеллигенты. Никто.

- Чем же это все держалось?

- Силой!

- Откуда же она бралась, эта сила?

- Как откуда? Не сделаешь – пристрелим!

Разговор короткий.

- Сколько же это нужно было палачей, урядников, надсмотрщиков, писарей, заклинателей, чтобы держать в повиновении три поколения колоссальной нации? Неужели никто не верил?

- Может быть, ты верил, а я не верил.

- А Исаковский? «Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе».

Собеседник мой талантлив. Его герои остры, их поведение дразнит номенклатуру. Я уважаю его сочинения. Однако новая вера – вера в то, что раньше никто не верил, вторгается в его книги. Начинается новый круг искажения реальности. Начинается новый вымысел, растущий все из той же почвы, о которой писал Ключевский: «Религиозное мышление есть такой же способ человеческого разумения, отличный от логического или рассудочного, как и понимание художественное».

Теперь уже «никто не верил».

Но грустно, что эта новая вера создается теми же интеллигентами.

А верят до сих пор. Верят полубезумные старухи и верят молодые люди, потрясенные прорвавшейся лавиной откровения:

- При Сталине был порядок. При Сталине – каждый год снижение цен.

* * *

- Скажите, что нам делать? – спрашивают у так называемых «прорабов перестройки».

«Прорабы» разводят руками:

- Это зависит от вас.

- От нас ничего не зависит!

И – отчуждение, даже озлобление к тем, кто сидит на сцене.

Смелость появилась. Но она появилась в страшной, угрожающей форме.

* * *

Я не могу считать свой поступок предосудительным, ибо трудно найти на земле человека, который не умер бы в результате того, что жил.

публикация Н.А.Филатовой

«Общая газета», №2, 11-17 января 2001 г.