НАШ ДОБРЫЙ ДРУГ

Высокий, насмешливый, голубоглазый блондин. В профиль похож на Вольтера, изваянного Гудоном. И не только в профиль, и не только в мраморе. Блистательный сатирик. Дуайен нашего фельетонного цеха.

А начинал поэтом. Когда донецкая городская газета опубликовала первые его стихи, автору было четырнадцать годков от роду.

Через семь лет солдат Лиходеев в степи под Новороссийском храбро отстреливался от наседавшего вермахта и соответственно получил медаль «За отвагу».

А еще через пятнадцать, когда стал сатириком, впору было награждать его за отвагу после каждого фельетона. Потому что ни разу за четыре без малого десятка лет боевого сатирического дежурства фельетонист Лиходеев не угодил в «молоко». Бил только в «яблочко». Гордо, сверху, с позиции морального превосходства.

Он как-то признался: «Сто тысяч «почему?» впиваются в мое сердце крючьями вопросительных знаков. Это очень больно, когда крючья впиваются в сердце. Но это та самая боль, ради которой стоит жить на свете. Представляете, какое это блаженство – выдернуть из сердца очередной крюк?»

Выдергивался крюк – рождался фельетон. Фельетоны складывались в сборники. Они не нравились в идеологическом отделе ЦК, но читающая публика рвала их из рук: «Волга впадает в Каспийское море», «Мурло мещанина», «Искусство – это искусство…», «Закон и обычай»…Вышел и целый роман-фельетон «Я и мой автомобиль». Их давали друзьям, как «самиздат», они заставляли наши мозги шевелиться, они были частицей того, с чем мы шли к перестройке.

Именно она резко взвинтила темп лиходеевской журналистики. «М.Н.» требовали подвал, «Известия» – колонку, мы – полосу: «Алло? Здрасьте, метр! Говорит сантиметр из «Крокодила». Ко вчера требуется фельетон…» И метр писал, и приносил в редакцию, и пил чай, хрупая сушками, вовлекаясь или вовлекая нас в безумные нескончаемые дискуссии о приватизации и золотом червонце, о фермерстве и стихийном рынке, иногда исподтишка поглаживал через свитер сердечный стимулятор, без которого он не прожил бы восемнадцати из отпущенных ему семидесяти трех лет. Только поэтому и его вышедшую в «Библиотеке Крокодила» книжку, и премию за лучший «рыночный» фельетон года мы «обмывали» чаем.

Он ездил с нами на тряском туристском автобусе в Тверь, где некогда вицегубернаторствовал обожаемый им и нами Михаил Евграфович. Сообща мы припадали к святыням русской сатиры, а потом, развалясь на осеннем волжском бережку, слушали такую захватывающую лекцию по истории любезного отечества, что хотелось немедленно засесть за мемуары Деникина и сочинения Бухарина. Это Лиходеев пристреливался к главной своей книге – «Семейный календарь, или Жизнь от конца до начала»…

«Во двор въезжает катафалк. Должно быть, это за мной» – так начинается роман «Я и мой автомобиль». Но в романе катафалк прикатил, чтобы взять на буксир авторский «москвичок» и раскрутить мотор. Через два с лишком десятка лет сереньким деньком похоронный автобус подъехал к лиходеевскому дому – теперь уже по главному своему назначению…

Мир праху твоему, метр. Спасибо за службу и дружбу.

Крокодильцы

«Крокодил», №2, февраль 1995 г.