«Наш паровоз, вперед лети…

или

постой, паровоз, не стучите колеса…»

Прибежал человек с чемоданом на перрон: – Поезд давно ушел? – Пять минут назад. – Слава богу. Я думал, опоздал на час…

Это старый анекдот. На самом деле поезд еще могут догнать: на военной машине, на вертолете, на вездеходе, вскочить в него и дернуть стоп-кран. Его еще могут догнать без объявления, без шума, под покровом ночи.

Обратимся к истории. Партия издавна была подпольна. За ее подпольность шла драка еще до революции. Ленину нужна была именно подпольная партия. Именно наиболее энергичные подпольщики совершили октябрьский переворот. И если на IV съезде, проходившем летом 1917-го, было, кажется 150 делегатов с решающим голосом, то на VII съезде – первом послереволюционном – всего 29 делегатов с решающим голосом. Зато на этом съезде появилась категория, которой, кажется, не было ни на одном предыдущем, ни на одном последующем съездах: 32 так называемых делегата «с неустановленными правами представительства». Чувствуете разницу: цифрами 29-32, и человек 6-7 с совещательным голосом. Вот и все, кто представлял Российскую социал-демократическую рабочую партию. Именно на VII съезде, самом непредставительном, и был решен вопрос о переименовании РСДРП в РКП. Стенограммы съезда были напечатаны только через пять лет, когда уже были опубликованы стенограммы VIII, IX, X, XI съездов… Почему? Потому что это была первая сшибка честолюбий внутри победившей подпольной партии. Далее власть этой партии была подпольной на протяжении многих десятилетий. И то, что мы называем нарушением правовых норм, есть результат подпольного правления. И сталинский ЦК, и хрущевский были подпольными. Мы не знали, что происходит в них.

С чего начал Горбачев? Он решил переделать подобное правление и сделать его из подпольного – озираемым, явным. Адски тяжелая задача. Конечно, кое-где прошли более-менее демократические выборы в рамках того, что было возможно на данном этапе. Однако выборы делегатов Российской партконференции снова прошли по законам подпольной организации. Множество действующих лиц этого форума оказались с неустановленными правами представительства. И, следя за ходом Российской партконференции, объявленной Учредительным съездом, мы видели, что речь идет о прежнем: кому править, кому, где стоять, кому что говорить и кому что делать?.. Мы убедились, что даже, мышление наших партийцев так построено, что они не могут не повелевать. Они просто не понимают, что человек может сам по себе что-то хотеть, и продолжают говорить о «воспитании человека», «воспитании молодежи», о каком-то рабочем классе (которого столько лет уже не существует в том виде, в каком они нам его представляют), а многие и о диктатуре пролетариата. Партийные ценности, увы, оказались вечными, они ограничены определенной кастовой, клановой или другими задачами…

Конечно, на съезде были хорошие, толковые люди, но их никто не слушал.

Один умный человек сказал: быть пессимистом легче, чем оптимистом, но быть пессимистом пошло. Это правильно. Я не то чтобы пляшу от оптимизма или вешаюсь от пессимизма, но однозначного выхода из положения не вижу. Потому что единственно проверенный веками способ обеспечить относительную свободу лица перед государством – узаконивание частной собственности. Подпольное государство было построено на том, что обыватель не мог нигде взять кусок хлеба, кроме как из рук чиновника. Поэтому, он вынужден был кривит душой, подлаживаться, подтасовывать, лжесвидетельствовать, крутиться… Свободное государство начинается тогда когда у человека появляется возможность свободно заработать кусок хлеба, не оглядываясь на начальство. А партийные функционеры как раз и борются (и не всегда безуспешно) за то, чтобы оставит несвободу человека , чтобы он кормился по их подпольному усмотрению.

Далее. Сейчас не редко идут разговоры: социализм с таким лицом, социализм с другим лицом… . Может быть, социализм и с поротой задницей… . Дело не в том. Если мы вспомним теоретиков социализма, придумавших его, то увидим, что социализм вырастает из капитализма. Ибо зубы мудрости не растут прежде молочных зубов. В природе наоборот не бывает. Что же происходило у нас в России? Все знают, что капитализм в России стал складываться на остатках крепостного права. Складывался он бурно. Русский купец, продававший и покупавший, бивший зеркала, занял серьезное место в литературе. Даже Чехов хотел сделать своего Лопахина диким купцом. Просто талант ему помешал. Лев Николаевич видел купца в помещике – в своем Левине. Гончаров – писатель первой величины – из-за своего купца оказался запрятанным во второй эшелон. Такое неприятие купца в период первичного накопления показательно для России. Многие уважаемые писатели воспринимали его как мерзость. Помните, Остап Бендер прислал Корейке книгу, в которой подчеркнул первую фразу: «Все современные состояния нажиты нечестным путем». Иначе не бывает. Смотрите, что произошло дальше. Самым большим врагом самодержавия был капитализм, потому что никому так не мешало самодержавие, как предпринимательству. Ему нужны были парламентарные условия существования. Поначалу он жульничал. Но потом ему понадобилась открытая конкуренция. Капитализм самый естественный противник самодержавия. И именно капитализм принудил отречься царя, а не железные революционеры, твердокаменные искровцы.

Затем капитализм как отвратительное явление был свергнут большевиками. Но этот капитализм уже успел дать России Юдиных, Третьяковых, Губониных, Морозовых, Прохоровых, Второвых, которые создали детские сады, галереи, библиотеки, занимались социальным обеспечением, подумывали о правильном налоге для привлечения средств в культуру. Россия, между прочим, уже была наполовину грамотной, что нужно помнить, когда говорят о поголовной неграмотности в России. Что же дальше? А дальше – через четыре года после введения военного коммунизма Ленин вводит НЭП, то есть начинается возвращение к эпохе первоначального накопления. НЭП был отвратителен. В него не пошел ни один крупный промышленник, который успел развиться до революции. В него пошли кусошники – так называемые «красные купцы».

Извините, опять сошлюсь на Ильфа и Петрова: они не ставили перед собой аналитических задач, но ребята были до черта талантливы и не могли не отразить реальность. Корейко – это и есть НЭП: схватить у государства и удрать. Но даже в такой ситуации НЭП сумел укрепить червонец. Когда умер Ленин, фунт стерлингов стоил 9руб. 28коп., если я не ошибаюсь, а когда Ленина хоронили, он стоил 9руб. 18коп. На 10 коп. подешевел! Весь мир был убежден, что после Ленина никто не посмеет опять задержать развитие капитализма в России. Поэтому и фунт стерлинга упал в курсе. Опять же в «Двенадцати стульях» отец Федор спрашивает архивариуса: мол, ничего, если я заплачу за ордера золотыми десятками? – Тот отвечает: – Приму по курсу – по 9.50.. То есть золотой червонец по отношению к бумажному стоил не 10 руб. , а 9.50! Такова была уверенность рынка – непланового, неорганизованного, неконтролируемого, без ОБХСС и народного контроля – в стойкости НЭПовской валюты именно в этот жуткий период нового первоначального накопления.

Вернемся в наши дни. Мы имеем сейчас тот же бросок – к первичному накоплению капитала. Все эти жулики, кооперативы, гноимая колбаса под Ленинградом… – это естественный спутник нарождения правильных капиталистических отношений. Допустим (если вернуться к нашей метафоре). Полозков догонит поезд и дернет стоп-кран. Ну и что? Пройдет какое-то время, все начнется сначала – с отвратительного, грязного, мерзкого периода первоначального накопления. Мимо этого проскочить нельзя. Поймут это или не поймут – не знаю. Вот что происходит, когда «человекчество», как говорил Райкин, торопится вперед: оно попадает назад, в предыдущую социальную формацию. В следующую формацию принудительным путем попасть нельзя. Принуждение отбрасывает назад. Насильственный рывок к коммунизму отбросил Россию в крепостное право, а местами в рабовладельческий способ производства.

На все, что я сказал, есть резонный вопрос: разве мы не сделали великую державу? Сделали. Но тот же Маркс остроумно заметил, что один общественный строй отличается от другого не тем, ч т о он производит, а тем, к а к он производит. Мы вышли в космос первыми. Но наши ученые сидели в шарашках, как крепостные. Ровно через семь лет американцы слетали на Луну запросто. Но все-таки в космос мы вышли первые! Как же мы вышли? Жизнь такая штука, где за каждый шаг надо платить. Зато, что мы вышли в сверхдержавы тем путем, которым шли, мы заплатили геноцидом, голодом, деградацией населения, повышением детской смертности, постоянной угрозой погибнуть от радиации, уничтожением рек, морей… Если эта цена не кажется дорогой, тогда, конечно, коммунизм победит.

Мне говорят: но ведь было и хорошее… Да, у отдельных людей было. Миллионы сидели в лагерях, крестьяне были крепостными, семьи разбивались, дети стучали на родителей, родители отказывались от детей, жены писали доносы на мужей… – и в это время была хорошая, бодрая, живая музыка. Опять как не крути, мы приходим к вопросам цены. За наши безденежные отношения, за отсутствие закона стоимости приходится платить. И сейчас мы платим… И все-таки поезд предыдущей нашей истории ушел. Всего пять минут назад. Еще можно его догнать, снова дернуть стоп-кран и отбросить страну в несчастье, отшвырнуть ее в предыдущую формацию. Правда, тут возникает еще один фактор: мир стал другим. Человечество качнулось в другую сторону. И находятся страны, которые хотят поддержать восстановление нашей страны.

Другая болевая точка – сепаратизм. Обратимся снова к истории: когда иркутские купцы узнали, что самодержавие продало Аляску за 11млн., они запили с горя, потому что каждый из них мог купить себе по Аляске. Одна известная мне купчиха второй гильдии Анна Ивановна Громова на ежегодной Якутской ярмарке выставляла товара на полмиллиона! Я прекрасно понимаю сегодняшних защитников Сибири. Они продолжают продуктивные идеи Ядринцева и Потанина, которые еще в прошлом веке хотели естественного развития Сибири.

При нормальном экономическом законе развития никогда не поставили бы на берегу Байкала губительное сооружение, которое уничтожает великое озеро. Потому что местные власти заломили бы с купца, который захотел поставить этот завод, такой налог, что он отступился бы. Не могли бы перегородить и уничтожить Волгу, сгубить Арал, ибо была бы регулировка – финансовая, экономическая. И потом должна быть выгода! Выгодно ли возить с омертвляемого Байкала плохой оберточный картон? Какой будет барыш?.. Коммунизм снимает все эти вопросы: ему барыша не надо!

Теперь мы подобрались к национальным отношениям. Один американский ученый провел эксперимент. Взял сто детей – сообразно процентным нормам национального состава США: столько-то англосаксов, столько-то африканцев, столько-то поляков, евреев, испанских выходцев… Отвез их в лагерь, где устроил им прекрасное житье-бытье. И вдруг, без их ведома он стал ухудшать условия их существования: уменьшалось потребление электричества – значит, не все домики отапливались, надо было сселяться кучнее, не стало хватать пищи… Постепенно среди детей стало развиваться националистическое деление. Сначала все белые стали объединяться против негров. Начались драки. Старые друзья стали враждовать, ибо жить стало хуже. Негров отселили. Но ухудшение продолжалось. Тогда стали возмущаться остальными нацменьшинствами, и началось то, что мы называем национальным антагонизмом. Потом организатор эксперимента привел все в порядок, и в лагере воцарился мир, все снова подружились, стали играть на банджо и петь песни… Я слышал об этом эксперименте четверть века назад.

Тот же эксперимент происходит в нашей стране семьдесят три года с сотней народов: население ожесточено против нужды, несправедливости, голода, холода, непосредственной угрозы смерти. Оно ищет виноватых. Азербайджанцы считают виноватыми армян, армяне – азербайджанцев, русские – евреев, евреи… вообще уже ничего не считают или считают дни, когда они отсюда уедут… Что в результате? Утечка мозгов всех национальностей, колоссальное сопротивление государству, которое вводит войска, устраивает блокады. А войска в этой огромной империи всегда ассоциировались с русскими. Поэтому все, что некоторые несчастные темные люди называют русофобией, – это не русофобия, а естественная логика: войска насилия – это Российская империя. Русские здесь ни при чем. Никому в голову не приходит вспомнить, что в самой России беспорядки душились «дикими дивизиями». Ведь начальство понимало, что мальчики, родившиеся в столице, не будут стрелять в Петроградцев. А оторванные от узбекских или дагестанских матерей, незнающие ни слова по-русски и проклинающие тот день, когда они попали в армию, солдаты будут мстить кому угодно… Наши бравые генералы, когда заходит разговор о профессиональной армии, кричат об ослаблении государства. А ведь речь идет об усилении мощи страны. Профессиональная армия не может быть поражена ни дедовщиной, ни землячеством, ни национальным разбродом. Что в нее не вписывается? А не вписывается в нее ремонт и строительство генеральских дач, воровство, продажа имущества… Только подневольного раба можно заставить делать что угодно. Профессионал делает только то, что обусловлено контрактом… Вот этого-то генералы и не хотят. Как ,впрочем, и партработники. Они не вписываются в естественный процесс производства, они вписываются только в процесс распределения. Поэтому они все кричат о справедливости.

В арифметики есть сложение, вычитание, деление и умножение. А все «справедливые» идеи стоят на трех действиях: отымать, складывать и делить. Умножение не входит в эту формулу, ибо умножать «коммунизм» не может. Но он может отымать, делить… Ты отсталый, значит, тебе пол бублика еще дадим, а ты - передовой, у тебя пол бублика заберем…

Ждал ли я от съезда партии чего-то? Нет, не ждал. Разве что кто-то вскочит на ходу в поезд и дернет стоп-кран. Причем этот кто-то , не будучи ковбоем, сделает это неумело, побив стекла, дернув не ту ручку… Если я и жду чего-нибудь, то это от съездов Советов, выбранных всенародно. Они, по крайней мере, начали заниматься делом. Но тут новая напасть: как только человек начинает заниматься делом – Ельцин ли это, Попов, Собчак, – так его сразу начинают лягать и слева и справа. Так называемые крайние – то есть не дельны политики, а опасные говоруны. И никто из них не говорит о работе, то есть о том, что социальный покой наступит только в том случае, если частное предприятие, какое бы оно ни было, будет охранено от разграбления властью. А пока – фермеру-предпринимателю чинят препятствия чиновники, а потом его ферму сжигают во имя коммунистической справедливости бездельники и пьяницы. Если бы у нас был самый жесткий закон, защищающий частную собственность, то все остальные законы приложились бы. А пока у нас законы не выполняются. А зачем их выполнять? Безнаказанное правление компартии показало: никто ни за что не отвечает. А безнаказанность заманчива для кипучих бездельников. Когда мне говорят: секретарь райкома днем и ночью находится на полях в страду, я задаю вопрос: а зачем? Он что удобрение? Что ему там делать? Неужели мой дед, арендатор-хлебороб, знал хуже Родзянки, что делать с землей? Да Родзянка и не лез в его дела, хоть и были знакомы… Мне нравиться, что нынче в фермерство идут образованные люди. Неужели они знают хуже секретаря райкома, когда, как и что сеять? По ТВ уже показывают будущий урожай. Душа болит при мысли. Сколько его сгниет… И при этом – запрещены посреднические кооперативы, то есть первое, без чего нельзя наладить рынок, обмен, торговлю. Посредничество, или то, что у нас называется спекуляцией, в том и состоит: купил дешевле – продал дороже. В этом существо дела. Если он один – он паук, эксплуататор. Но если их пятнадцать , или сто , или сто тысяч, они ищут – где взять, что бы сохранить товарный вид, чтобы получить выгоду, чтобы оживить продажу и подстегнуть производителя производить еще. Но именно такого рода кооперативы запрещены…

От партсъездов я уже всего дождался. Мерси боку! А на Советы всех уровней поглядим…

«Книжное обозрение»№28, 13 июля 1990 г.

Записал Александр Щуплов